Наверх
Pена, 49 - 22 мая 2010 05:28
(Прод)
«Восседает она на небесном своде и прядет нить человеческой жизни, привязав ее конец к звезде. Когда же приходит смертный час, Верпея перерезает нитку, и звезда гаснет.»
(Мифы)
Особенности земной психики нечисть не смогла подавить. Ни память ни волю. Только когда я поначалу начинал терять разум от её натиска, спасало не благоразумие, - ибо вывернувшее наизнанку психополе планеты не имело ничего общего с представлениями земной морали. И не добродетель, - по тем же причинам. И не последнее тепло ускользающих привязанностей и существ, которые могли быть, а могли лишь казаться, или могли в любой момент стать чем то другим… Тут ничему нельзя было доверится вполне. Спасала, лишь вера в личное безумие, и любовь в эту Новую Землю тем большая, чем меньше у меня оставалось надежды на своё, родное будущее…
Хорошо идти, утром, наслаждаясь дорогой и тишиной, шагать к берегу где жили Людики, и думать всякие мысли. Нечисть боится рассвета, только раз встретился Медведь. Их я не любил. Медведь - убийца, вор, разоритель бортей, всеядный и не боящийся человека, всегда жил по соседству и всегда что-то "умыкал" или в отсутствие хозяев выгребал запасы из дома, кладовок, погребов. Мог убить, когда голоден, и тащил все "награбленное" к себе, и иногда помогал Чёрным если было чем самому поживится, и самое противное, - лгал с честными глазами.. Пришлось достать нож. Медведь, был сыт, ленив, и не любил упрямцев, потому первый свернул в малинник… Вот и повеяло на пригорке свежестью широкой реки, и простором огромного неба. И Людики в ромашках у воды, возились с конями. Они кажутся кентаврами, настолько понимают друг друга.
- Мне бы коня, ребята. Надо бы оборонить двор от нечисти. Что то нынче рано она…
- Эт мы завсегда. – коренастый, полуголый человечек смотрел устало, - но мы, знаешь, приставлены к лошадям на защиту, и Бог велел нам быть их заступниками и ходатаями перед ним. И надобно подождать, однако, – добавил он строго. Лесник кивнул, и сел на берегу, любуясь радугами взмывающими над лошадиными гривами и крупами. Искупав лошадей, они проводили их к студенцам, и там поили из шапки, где лежала серебряная монета. Людики думают, что от этого лошади добреют, и не боятся Лиха, Чёрных и Домового. Серебряную монету из шапки, кладут они в конюшню под яслями...
Но совсем пусто было уже на дворе у них, и ни один не улыбнулся сегодня. Раньше они наливали вино гостю в крупные колокольчики, а их дети бежали навстречу за нехитрыми подарками, и непременно карабкались на загорелую шею, а их женщины чудесно смущались в хороводах… О чём они теперь так боятся говорить?...
Наконец вывели ему осёдланного коня, и мы поехали краем леса до поляны и совсем уж близко стояли Белые, нюхали коня и не боялись железа… Многие были перепачканы, и смотрели равнодушно а вовсе белые жадно нюхали ветер, и всхрапывал косясь на них конь… Ещё раз всхрапнул конь, от несущегося на нас сизого, вихря у развилки к дому. Но успел я, отъехать в сторону и метнуть нож. Дико взвыл вихрь, отшатываясь, ломая сослепу дерева и спотыкаясь о кусты, а нож упал на дорогу совсем чёрен. Этот вихрь гнал душу самоубийцы, как шакал гонит подранка. Тешится нечисть! Раньше я слышал о таком, а увидел раз, и не поверил.. Теперь часто, слишком часто души стали приходить на перекрёстки, а нечисть тешится их тоскою. Железо сбивает след Вихрю. Отмывал в студенце чёрную кровь с лезвия, и заплакали в ручье лягушки, тоскливо заржал конь. Людики говорят, лягушка содержит в себе душу мертвого ребенка. Из-за того наверное, что крик раненой лягушки похож на крик ребенка. Успокоил ручей как всегда, - омыл лицо от горячего солнца, бросил серебро в ручей и прошептал Слово… Пока пили чай после работы, Людики сами пришли за конём. Двое. Молодой молча седлал коня.
- Надо до закату. - Объяснил он хоть никто не спрашивал. А старый подошёл к бороне.
- Пада упсякава человек, станодевять на петачки. - устало спросил он о чём то по своему. Я пожал плечами. Язык Людиков понимал Волк, но Волк молчал прикрыв веки.
- Возьмите что нужно, я не понимаю. – Старый кивнул. Отломили от бороны зуб, и ушли так и не улыбнувшись, уехали не кивнув. «Совсем нехорошо стало быть, у них». – подумал я, закрыл калитку и присел к тёплому боку дремлющего Волка. «Зуб бороны вбивают в голову мертвецу, если опасаются, что он станет вампиром.» - всплыло в памяти. Посмотрел на уже густеющее сумерками небо, и вспомнилось как кричали лягушки в ручье.
- «Мы больше не ищем Бога. Мы сами - Бог. Мы сами - мир.» - Вдруг произнёс Волк. – Это сказал тебе Людик. Пора мне. Завтра повидаемся, мёд готовь, гости будут…
- Пока. Я вихрь перебил, осторожней на развилке. И.. белые обнаглели, совсем на дорогу выходят. Ночью только ты можешь уйти, если осторожно…
Волк кивнул… и в лес ушёл, и домчал Басти до дому, и уже хотелось Леснику уснуть, только осталось немного досмотреть звёзды, и тут Вилья загородила всё небо крыльями. Хорошо ещё нож не сунул в неё, а она только засмеялась как ручеёк. Она прекрасно летала, эта Вилья. – Здравствуй, - сказала она как всегда голосом, от которого что то в душе обрывалось и замирало в нетерпении…
«Восседает она на небесном своде и прядет нить человеческой жизни, привязав ее конец к звезде. Когда же приходит смертный час, Верпея перерезает нитку, и звезда гаснет.»
(Мифы)
Особенности земной психики нечисть не смогла подавить. Ни память ни волю. Только когда я поначалу начинал терять разум от её натиска, спасало не благоразумие, - ибо вывернувшее наизнанку психополе планеты не имело ничего общего с представлениями земной морали. И не добродетель, - по тем же причинам. И не последнее тепло ускользающих привязанностей и существ, которые могли быть, а могли лишь казаться, или могли в любой момент стать чем то другим… Тут ничему нельзя было доверится вполне. Спасала, лишь вера в личное безумие, и любовь в эту Новую Землю тем большая, чем меньше у меня оставалось надежды на своё, родное будущее…
Хорошо идти, утром, наслаждаясь дорогой и тишиной, шагать к берегу где жили Людики, и думать всякие мысли. Нечисть боится рассвета, только раз встретился Медведь. Их я не любил. Медведь - убийца, вор, разоритель бортей, всеядный и не боящийся человека, всегда жил по соседству и всегда что-то "умыкал" или в отсутствие хозяев выгребал запасы из дома, кладовок, погребов. Мог убить, когда голоден, и тащил все "награбленное" к себе, и иногда помогал Чёрным если было чем самому поживится, и самое противное, - лгал с честными глазами.. Пришлось достать нож. Медведь, был сыт, ленив, и не любил упрямцев, потому первый свернул в малинник… Вот и повеяло на пригорке свежестью широкой реки, и простором огромного неба. И Людики в ромашках у воды, возились с конями. Они кажутся кентаврами, настолько понимают друг друга.
- Мне бы коня, ребята. Надо бы оборонить двор от нечисти. Что то нынче рано она…
- Эт мы завсегда. – коренастый, полуголый человечек смотрел устало, - но мы, знаешь, приставлены к лошадям на защиту, и Бог велел нам быть их заступниками и ходатаями перед ним. И надобно подождать, однако, – добавил он строго. Лесник кивнул, и сел на берегу, любуясь радугами взмывающими над лошадиными гривами и крупами. Искупав лошадей, они проводили их к студенцам, и там поили из шапки, где лежала серебряная монета. Людики думают, что от этого лошади добреют, и не боятся Лиха, Чёрных и Домового. Серебряную монету из шапки, кладут они в конюшню под яслями...
Но совсем пусто было уже на дворе у них, и ни один не улыбнулся сегодня. Раньше они наливали вино гостю в крупные колокольчики, а их дети бежали навстречу за нехитрыми подарками, и непременно карабкались на загорелую шею, а их женщины чудесно смущались в хороводах… О чём они теперь так боятся говорить?...
Наконец вывели ему осёдланного коня, и мы поехали краем леса до поляны и совсем уж близко стояли Белые, нюхали коня и не боялись железа… Многие были перепачканы, и смотрели равнодушно а вовсе белые жадно нюхали ветер, и всхрапывал косясь на них конь… Ещё раз всхрапнул конь, от несущегося на нас сизого, вихря у развилки к дому. Но успел я, отъехать в сторону и метнуть нож. Дико взвыл вихрь, отшатываясь, ломая сослепу дерева и спотыкаясь о кусты, а нож упал на дорогу совсем чёрен. Этот вихрь гнал душу самоубийцы, как шакал гонит подранка. Тешится нечисть! Раньше я слышал о таком, а увидел раз, и не поверил.. Теперь часто, слишком часто души стали приходить на перекрёстки, а нечисть тешится их тоскою. Железо сбивает след Вихрю. Отмывал в студенце чёрную кровь с лезвия, и заплакали в ручье лягушки, тоскливо заржал конь. Людики говорят, лягушка содержит в себе душу мертвого ребенка. Из-за того наверное, что крик раненой лягушки похож на крик ребенка. Успокоил ручей как всегда, - омыл лицо от горячего солнца, бросил серебро в ручей и прошептал Слово… Пока пили чай после работы, Людики сами пришли за конём. Двое. Молодой молча седлал коня.
- Надо до закату. - Объяснил он хоть никто не спрашивал. А старый подошёл к бороне.
- Пада упсякава человек, станодевять на петачки. - устало спросил он о чём то по своему. Я пожал плечами. Язык Людиков понимал Волк, но Волк молчал прикрыв веки.
- Возьмите что нужно, я не понимаю. – Старый кивнул. Отломили от бороны зуб, и ушли так и не улыбнувшись, уехали не кивнув. «Совсем нехорошо стало быть, у них». – подумал я, закрыл калитку и присел к тёплому боку дремлющего Волка. «Зуб бороны вбивают в голову мертвецу, если опасаются, что он станет вампиром.» - всплыло в памяти. Посмотрел на уже густеющее сумерками небо, и вспомнилось как кричали лягушки в ручье.
- «Мы больше не ищем Бога. Мы сами - Бог. Мы сами - мир.» - Вдруг произнёс Волк. – Это сказал тебе Людик. Пора мне. Завтра повидаемся, мёд готовь, гости будут…
- Пока. Я вихрь перебил, осторожней на развилке. И.. белые обнаглели, совсем на дорогу выходят. Ночью только ты можешь уйти, если осторожно…
Волк кивнул… и в лес ушёл, и домчал Басти до дому, и уже хотелось Леснику уснуть, только осталось немного досмотреть звёзды, и тут Вилья загородила всё небо крыльями. Хорошо ещё нож не сунул в неё, а она только засмеялась как ручеёк. Она прекрасно летала, эта Вилья. – Здравствуй, - сказала она как всегда голосом, от которого что то в душе обрывалось и замирало в нетерпении…
Добавить комментарий
Комментарии: 0
