Алибек, 37 - 13 мая 2009 11:21

Ещё чашечку кофе со сливками, лиловое мороженое на треугольном подносе. - Как твои глаза. Закрываешь, словно щурясь от солнечного света. - Которого нету. - А зачем он нам. Мой единственный Он – это ты. Я молчу, может быть, я согласен. Мы больше не слушаем соседние столики. Зачем? Мы слушаем себя. И что, если нам нечего сказать. Мы просто слишком хорошо знаем друг друга. Общение нужно незнакомым, отвлекает от одиночества, завлекает в ночь. Достаточно закрыть глаза и наощупь – шшш – раздувать капюшон и шипеть. У нас на сцену выходит тишина. Ей аплодируют, в театре, где угодно. Тишина – единственные слова, на которые не находится возражений, с которыми согласен. В тишине важен не голос, главным становится слух. Умеешь ли ты слушать? Прислушиваться к дыханию того, кто рядом. Слушаю. Лёгкие хрипы в правом лёгком. Всё сигареты с золотым ободком! Говорил я тебе, говорил. Но сейчас лучше промолчу. С помощью тишины ты можешь проникнуть глубже. Слова дают представление о том, чем живёт человек. Дыхание – как он живёт. Отсюда и выражение: чем он дышит. Только когда слышишь дыхание, осознаёшь, что рядом с тобой живое. Положи кошке руку на сердце – пульсирует, твоё – движется в ответ – чуть быстрее. Мы молча разговариваем друг с другом. Не обязательно знать язык, я уверен, что она читает мои мысли. Если не тогда, то сейчас. - Почему мысли всегда синие? - Пиши красной ручкой. - Слова, написанные красным уже одним своим видом говорят, всё, что было написано раньше – одна большая ошибка. Внимание: я исправляю! - Для мыслей не важен цвет, - квадратик сахара пропитывается чёрным растительным чаем. - Тем более их не надо исправлять. Ошибки нужны, именно они становятся открытиями. Ошибка Колумба, например. Умение признать ошибку? Уж проще ничего не уметь. Так просто сказать: извини! Но это означает признать слабость, проиграть важную клеточку, которую тут же займут фигуры в латах. Но часто лучше проиграть клеточку, получив взамен целое поле. Ошибка – это слабость. Признание ошибки – слабость, делающая тебя сильным. Ты молчишь и помешиваешь чай хрупкой ложечкой, я молчу в ответ, слушаю. - Изогнутая плавная ложечка, словно цветок, ломкая, растворяет сахар, растёт из стакана деревцем, впадает в руку, становится рукой. - Помнишь, как ты ошибся? – стучит по стенкам чашки. - Помнишь? – резвятся пузырьки, лопаются, уходят на дно. - Помню, - отвечает моя рука, перебирающая твои пальцы, среди них можно заблудиться и блуждать наобум при свете луны и глаз. - Помню, - скользит улыбка, - хотя предпочла бы забыть. Улетела, распустившись пестрым крылом. В тот день я случайно лёг в постель с другой. Потом я часто задавал себе вопрос, откуда взялся этот случай. Помню, что старался его предусмотреть, выворачивал карманы и сумки, рылся в сплетении волос. Но он прокрался без оглядки, невиданно или, точнее, незаметно. Наверное, нужно было спрашивать себя ещё тогда, но тогда задавала вопросы ты: - Как это произошло? - Дело случая. С тех пор папка стала разбухать. Мы разлиновали её на две колонки, разграничив твои случаи от моих. Впрочем, твои я бы назвал просто случайностями. Например, ту, когда ты встретила свою старую подругу, которую не видела бесконечные годы. А она тебя не узнала. Ты рассказала ей историю своей прерывистой жизни, вплетая ваши общие воспоминания, она слушала и безнадёжно молчала. Потом замолчала ты, а она положила на столик столбик денег за кофе и за чарующий рассказ. Ты обозналась. Это была не она, а твой первый литературный гонорар мы потратили на ванильное мороженое. Помнишь? - Помню, - отвечали твои ресницы, глаза подёргивались заволокой мятых или мятных слёз. Я удивлялся, но ты ошибалась снова, снова пожимая плечами. - Не знаю. Принять старую бабушку за старую подругу. Кинуться к ней на шею и рассказывать о вашей тайной любви к удивительному мальчику с карими глазами. Дивно. - Я думаю, меня смутила старость. Она у всех одинакова. У подруг и старух. Всегда живёт прошлым, - говорили слёзы, и мы добавили их в заварку и пили мятный чай. Был и второй гонорар. Много крупнее, но о нём ты не любила вспоминать. Помнишь? - Не люблю. Не помню. - Я тоже. Помню. Ты не любила ту историю, и всё же однажды из ненависти ты рассказала её случайному соседу в вишнёвом кафе. - Когда-то, - сказала ты, и сосед с соседнего столика сразу стал соседом с твоего. - Когда-то, - повторила ты, и, если бы немного погромче, то, наверное, сбежался бы весь город. Представляю: бегущие улицы и грохочущие дома. Ты повторяла слово «когда-то» снова и снова, и, когда ты повторила его больше раз, чем можно сосчитать, и произошло «то». Ты сказала: - Я всегда мечтала иметь детей, даже в детстве. Готовилась к их рождению. Ходила по магазинам. Денег у меня не было, и я просто брала приглянувшееся. Позднее, когда я собрала всё, что было нужно моим будущим детям, я решила где-нибудь взять самих детей. Я не знала, где. Но мне казалось, что есть какая-то далёкая, неведомая страна, где обитают одни только дети. Страна, в которую улетают воздушные шарики, спасаясь от ветра, иголок и когтей мимолётных птиц. В той стране время стоит, словно умершее, а в других – проходят годы. Всё меняется, но там вчерашние дети по-прежнему остаются детьми, надувающими воздушные шарики и перебирающими воспоминания своего бесконечного детства. Я была уверена, что такая страна существует. Вот только я не знала, как туда добраться. Я обошла много улиц и миров, задавая один и тот же вопрос – как? Никто не знал, не верил, не слушал. Я совсем отчаялась, ведь если не знал даже Никто, то у меня не оставалось ни одного крошечного шанса проникнуть туда. И всё же я ни на дольку яблока не сомневалась, что такая страна есть. Мне помог ветер. Он принёс мне красный испуганный ш�

• 
• 
•