Andrew, 52 - 18 июля 2015 22:27

Чем кончаются деспоты. Или еще раз о том, что мужика надо выбирать с умом. Поговорили об отцах. Теперь - об отчимах. Слово Каверину.
"Это был Гаер Кулий! С минуту я сомневался - ведь я его больше десяти лет не видел. Но вот он выступил вперед и сказал своим густым противным голосом:
- Обезьяна-макака.
Он!
Я посмотрел на него в упор, но он меня не узнал. Он постарел, нос стал какой-то утиный. И кудри были уже не те - редкие, грязные, седые. От прежнего молодцеватого Гаера остались только усы кольцами да угри.
- На груди и брюхе животного, - продолжал Гаер с хорошо знакомым мне назидательно-угрожающим видом, - вы найдете сосцы, известные как органы молочного развития ихних детей.
Он, он! Мне стало смешно, и Катя спросила меня, почему я улыбаюсь. Я шепнул:
- Взгляни-ка на него.
Она посмотрела.
- Знаешь, кто это?
- Ну!
- Мой отчим.
- Врешь!
- Честное слово.
Она недоверчиво подняла брови, потом замигала и стала слушать.
- В следующей клетке вы найдете человекообразного обезьяну-гиббона, поражающего сходством последнего с человеком. У этого гиббона бывает известное помраченье, когда он, как бешеный, носится по своему помещению.
Бедный гиббон! Я вспомнил, как и на меня находило "помраченье", когда этот подлец начинал свои бесконечные разговоры.
Я взглянул на Катю и Киру. Конечно, они подумают, что я сошел с ума! Но я перестал бы себя уважать, если бы прозевал такой случай.
- Палочки должны быть попиндикулярны, - сказал я негромко.
Он покосился на меня, но я сделал вид, что рассматриваю гиббона.
- В следующей клетке, - продолжал Гаер, - вы найдете бесхвостую мартышку из Гибралтара. По развитию она, как дети. Она имеет карман во рту, куда обыкновенно кладет про запас лакомые куски своей пищи.
- Ну, понятно, - сказал я, - каждому охота схватить лакомый кусок. Но можно ли назвать подобный кусок обеспечивающим явлением - это еще вопрос.
Я сам не ожидал, что помню наизусть эту чушь. Кирка прыснула. Гаер замолчал и уставился на меня с глупым, но подозрительным видом. Какое-то смутное воспоминанье, казалось, мелькнуло в его тупой башке. Но он не узнал меня. Еще бы!
- Мы их обеспечиваем, - уже другим, угрюмо-деловым тоном сказал он. - Каждый день жрут и жрут. Человек иной не может столько сожрать, как такая тварь.
Он спохватился.
- Посмотрите на них с заду, - продолжал он, - и вы увидите, что эта область является у них ненормально красной. Это не кожа, а твердая кора, вроде мозоль.
- Скажите, пожалуйста, - спросил я чень серьезно, - а бывают говорящие обезьяны?
Кирен засмеялась.
- Не слыхал, - недоверчиво возразил Гаер. Он не мог понять, смеюсь я или говорю серьезно.
- Мне рассказывали об одной обезьяне, которая служила на пароходной пристани, - продолжал я, - а потом ее выгнали, и она занялась воспитанием детей.
Гаер снисходительно улыбнулся.
- Каких детей?
- Чужих. Она била их подставкой для сапог, - продолжал я, чувствуя, что у меня сердце застучало от этих воспоминаний, - особенно девочку, потому что мальчик, чего доброго, мог бы дать и сдачи.
Я говорил все громче. Гаер слушал, открыв рот. Вдруг он испуганно захлопнул рот и заморгал, заморгал.
- После обеда нужно было благодарить ее. - я отмахнулся от Киры, которая испуганно схватила меня за локоть. - Хотя эта подлая обезьяна не работала, а жила на чужой счет и только с утра до вечера чистила свои проклятые сапожищи. Впрочем, потом она поступила в батальон смерти и получила за это двести рублей и новую форму. Она говорила речи! - Кажется, я заскрежетал зубами. - А когда этот батальон разгромили, она удрала из города и унесла все, что было в доме.
Наверное, я уже здорово орал, потому что Катя вдруг стала между Гаером и мной.
Гаер пробормотал что-то и прислонился к клетке. Он узнал меня. Губы у него так и заходили.
- Саня! - повелительно сказала Катя.
- Подожди! - Я отстранил ее. - И это счастье, что он удрал. Потому что я бы его.
- Саня!
Пмнится, меня поразило, что он неожиданно вскрикнул и схватился руками за голову. Я опомнился. Неловко улыбаясь, я посмотрел на Катю. Мне стало стыдно, что и так орал.
- Пошли, - коротко сказала она.
Мы шли по Зоопарку и молчали. Я видел, что Кирка испуганно хлопает глазами и держится от меня подальше. Катя что-то шепнула ей.
- Подлец! - пробормотал я.
Я еще не мог успокоиться.
- Сегодня же передам через Вальку заявление в Зоопарк. Зачем они держат такого подлеца? Он - белогвардеец.
- Я теперь тебя боюсь, - сказала Катя. - Ты, оказывается, бешеный. Вон, даже губы побелели.
- Это потому, что мне хотелось его убить, - сказал я."